Прим. Автора

Для меня это была сложная и трудоемкая работа, потому как надо был создать связную историю и при этом уместить в ней настоящую научную фантастику. А как мы знаем научная фантастика она потому и научная, потому что в неё веришь.

Вот и мне надо было поверить, а для этого пришлось перебрать кучу материала на тему того, как может выглядеть человек будущего. Ведь меняется не только наша внешняя и физическая часть, но и внутренняя. То как мы думаем, так мы и существуем. Поэтому я в этом рассказе преследовал для себя цель понять, даже не своего будущего сына, или внука, а своего правнука. Как бы мой предок существовал в мире будущего и при этом я уверено могу сказать: Да, вот так всё и будет!

 Я не человек науки, хоть не равнодушный к ней, а в первую очередь писатель по профессии. Точнее киносценарист. Основная сложность была это в проработке героя. Он мне видится простым и довольно туповатым мужиком, у которого при этом есть своя харизма. Харизма как, наверное, у любого провинциального «бати», чья домашняя одежда — это трусы семейники и белая майка. Но нельзя не учитывать того, что даже такой простой персонаж сильно изменится под влиянием времени, и поэтому, чтобы не городить лишнего рассказ и получился таким коротким. Я хотел выверить научную часть с драматургической и надеюсь у меня это получилось.

По классике в своих обращениях к читателю, я желаю ему приятного чтения. Надеюсь и верю, что вам понравится мой текст. А заключение вы придумаете себе сами. В этом главная ценность художественного текста.

Также выражаю благодарность моему другу Даниилу Лимаренко и моему педагогу Наталье Ивановой Быковой, без которых я бы не написал этот текст

Спасибо читаете.

 

Словарь фантастических терминов:

HIPDI (от англ. Human Intellectual and Physical Development Index) – Усовершенствованный IQ тест, который выявляет предположительные интеллектуальные и физические способности у ребенка.

БАЗА ДАННЫХ ГЕННОГО СЛЕДОВАТЕЛЯ (Аллельная база) – Засекреченный правительством информационная база о всех гражданах страны, в который входит не только данные о собственности, правонарушениях и личной жизни, но и аллельная о человеке, вплоть до пятого поколения индивида.

ГЕННЫЙ СЛЕДОВАТЕЛЬ –  Профессия будущего, которая подразумевает два полных образования (Образование в области криминалистики и образование в области биологии, цитологии или медицины). Генный следователь прикреплен к институту или университету, и обязан выполнять работу, связанную с незаконной передачей, распространением и созданием генного материала человека и животного. Также генный следователь должен иметь докторскую степень.

ГЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ – Событие в мировой истории, когда модификация и изменение генного кода человека стало доступным для широких масс. Революция началась с ослабления запретов генетических экспериментов над людьми. Также это событие связанно с началом второй холодной войны, когда мировые державы грозились создать химическое оружие, от которого не будет спасения и/или лечения.

 

 

Боль – это первое, что появляется в моей голове. Удары серого кулака высекают искры из моих глаз, а язык всё хочет выпрыгнуть изо рта.

– Достаточно, – сказал низкий голос. – Теперь всё расскажешь?

На меня, голого и измученного, глядели серые силуэты из окружающей тьмы. Понять кто это, удалось бы только кошке или тому, кому вживили кошачий тампетум. Именно его я отказался покупать в своё время. А тогда была акция, вот дурак. А вот они похоже не поскупились, и вживили таковые. Как я это понял? Глаза. Глаза светятся ярким зеленым огнем.

Моя голова свисала на грудь, как расколотый арбуз на веревке, волосы слиплись от крови, а из рта протягивалась моя красная линия жизни.

– Знаете мужики, – весело заулыбался я, – Прогресс всё идет и идет, а кулак остался лучшей флешкой для человеческого мозга. Иронично!

Флешку решили повертеть разными сторонами у порта, и я снова оказался по шею в собственной крови.

– Хватит, убьете его еще.

Силуэт присел напротив меня.

– Давай не будем препираться, хорошо? Ты же сам понимаешь, ради провинциального работника института, никто не пойдет раскапывать лес.

Я улыбнулся

– Тогда водички дай… а то челюсть отваливается… От вашего дружелюбия…

***

Для вас я начну рассказ с самого начала, а то так можно и запутаться. Стоит, наверное, начать с того, как начинается мой день, и как я в нём существую. В кино это называется – экспозиция.

Институт цитологии и Генетики в Новосибирске – это моё рабочее место, мой кров, мой хлеб. Здесь юные и не очень умы постигают основы генетики и человеческого организма. Институты сейчас – места сродни монастырю, а институты, в которых изучают клеточную биологию, – храм божий во плоти. В такие места проходят люди с наивысшим коэффициентом интеллекта, потому как людей среднего и ниже нельзя допускать к технологиям изменения и преобразования ДНК. Хотя с современным развитием генной модификации понятие о среднем сильно размылось, потому как еще с утробы матери может вырасти в вундеркинда. Если, конечно, генмат позволят. Средний IQ человека на две тысячи восемьдесят пятый год составляет сто пятьдесят единиц, но это относится только к нынешнему поколению, мне же, человеку, который жил до генной революции, остается только наслаждаться своим средним IQ около ста единиц. Иногда я боюсь подходить к песочнице с детьми, боясь увидеть там не совочек и ведерко, а экспоненциальные вычисления.

День мой начинается с того, что я защищаю себя от света включающейся лампочки.

– Иван, вы опять спали в моей лаборатории? – проскрипел женский недовольный голос

– Я не виноват, что, когда институту выделили бюджет, именно вам купили самый удобный диванчик в кабинет.

Да, время такое. Сегодня вы можете вырастить ребенка с мускулатурой лучше, чем у спортсмена, но деньги на диванчик в кабинет – шиш. В этот же момент моё тело механически тянется к раковине, чтобы взбодриться. Там в засаленном от времени зеркале я вижу свое отекшее от сигарет лицо, и в цвет табачного дыма мешки под глазами.

– Слава богу, что вы хотя бы не пьете здесь!

– После того как жена обманом вставила гепатоциты хомячка, алкоголь больше не приносит мне радости. Чертовы хомяки, откуда я знал, что их печень лучше рассасывает спирт?

– Окисляют, а не рассасывают… И не спирт, а этанол! Доктор наук, блин…

– Кстати, все хотел спросить, как поживает ваш лот генном банке? Нашелся уже мужчина желающий принять самые вредные гены в Сибири?

– Нет! Дуй на вахту, у меня и так дел по горло!

– Вера Евгеньевна, в чем проблема? Я понимаю во мне обаяния не больше, чем в чекушке водки, но откуда такая напряженность?

– Ох, Ваня, сегодня приезжает проверка и…

Я стукнул ногой от досады. Проверка! Как я мог забыть! Я сразу бросился на туфли и побежал к себе в кабинет.

Я никогда не ночую в своём кабинете, потому что там горизонтально находиться трудно, а вертикально еще хуже. Охранная система сломалась и пока её не починят, я пять дней в неделю ночую в Институте. Вот куда должен был идти бюджет, а не на диванчик.

Я распахиваю дверь в кабинет. В нос бьет запах застоявшейся макулатуры. Рука протискивается в маленький холодильник и выкидывает на столь запечатанный бутерброд, не сбавляя темпа я сразу включаю чайник и сыплю себе пол стакана кофе, а потом элегантным движением отправляю бутерброд покружиться в балетном па, прямо внутрь микроволновки.

Пока еда ждет своего часа, я погружаюсь в папки, преимущественно в те, которые не пожелтели от моего отсутствующего интереса к ним. Нахожу нужные дела. В отличии от всех работников института, только в моём кабинете есть папки с озаглавим «Дело П-017-324: Перекрашивание офицерских ищеек в синий» или «Дело С-017-324: Наращивание мышц ног у страуса в зоопарке». Иногда имитировать бурную деятельность гораздо сложнее, чем ей заниматься, только потому, что ты не понимаешь, чем вообще должен заниматься.

Внезапно в мою дверь постучались, а чайник завопил словно предупреждая меня. За дверью я услышал голос декана, этот жиденький голосок я узнаю из многих, но вместе с ним был и еще один, более монотонный и строгий. Все дела закрыты, да и еще закрыты месяцы назад. Гасите свет, что называется. Но тут таймер микроволновки сделал «дзынь» и моё внимание ухватила полка с пометкой – «Глухарь».

Я открыл, дверь и передо мной предстало серое лицо, с огромными мешками под глазами и в черном как смола костюме. Он подал мне свою костлявую руку, а в ушах у меня стоял звук, натягивающийся как резина плоти.

– Здравствуйте, Иван Абрамович, приятно познакомится.

– Взаимно.

– Это Валентин Викторович, Ваня, – пробубнил со спины Декан, – глава Цитологической лаборатории при университете Ломоносова. Москва!

– О, Москва? Москва – это мы любим, Москва – это мы уважаем!

– Приятно слышать, – сказал кощей, – я очень хотел поглядеть на вашу отчетность Иван Абрамович. Посидим наедине? У вас я услышал чайник вскипел, а больше двух людей здесь вряд ли поместится.

Декан обиженно ушел, словно его не позвали на милые посиделки с чаем.

Проверяющий долго листал мои документы, и я был даже в шоке какую вольность он проявляет в этом плане. Такое чувство будто он залезает мне под одежду. Он приметил икону на моём столе.

– Вы верующий, Иван Абрамович?

– Это жена принесла мне, чтобы хранил. Но, да, я верующий. – На его лице я только и мог что прочитать эмоцию: «Вот эта новость»

– Редкость в наши времена встретить людей вашей профессии верующих в божий замысел. Часто к нему обращаетесь?

– Когда припрет.

– Хм, ясно. А чего не едите? Завтрак стынет.

– Спасибо, я пока что выпью кофе.

– Иван Абрамович, как долго вы работаете следователем при институте?

– Ну как программу запустили, столько и работаю, получается с две тысячи пятьдесят девятого года. 

– Хм… А вы раньше были полицейским или доктором наук? Я бы по вашему виду дал уже своевременный… – он прошелся своими бусиничными глазками по моей бороде, мятому больничному халату и кофейному следу на моей рубашке.

– Ответ... Но я человек без предрассудков, и вдруг вы меня удивите.

Я отхлебнул еще кофе и громко сглотнул. Выдержал театральную паузу в три секунды, потому что столько нужно моему мозгу чтобы решится на вранье.

– Полицейским. – Соврал я.

– Так и думал. Можете тогда ответить мне на вопрос? Раз вы верующий и один из… первейших генных следователей России, верите ли вы что мы созданы по образу и подобию бога?

– Крамольные вопросы вы задаете, Валентин.

–  Викторович. – Поправил он меня.

– …Викторович. Святое писание наизусть не знаю, что мы созданы по его образу, но образ этот, –  я показал на своё прекрасное лицо, – с годами размывается, а его любовь к нам также сильна.   

– Удивительный ответ даже для… полицейского.

Он улыбнулся мне такой картонной улыбкой, что видно в нём хорошо работают модификации на слух и нюх и он похоже хорошо видит, как я нервничаю. Он достал из своего портфеля листы бумаги, и как только я нашел в них своё имя, моё сердце упало прямо в желудок.

– Знаете, я был бы очень удивлен если бы бывший доктор наук по генетической инженерии получил такие результаты по аккредитации, но это стандартная практика для тех, кто пришел из полиции в генные следователи, а не наоборот. Почему-то физические нормативы даются ученым легче, чем полицейским научные работы.

Я молчал. Я всегда так делаю, когда боюсь отвечать собеседнику. Думаю, что смогу придумать умный ответ, но чтобы давать умные ответы, нужно быть по крайней мере не идиотом.

– Иван Абрамович, я вижу, что вы работает. Последнее закрытое вами дело было в марте, а вы сидите над теми делами, которые, похоже, не сможете раскрыть никогда, это похвально. У генного следователя меньше работы, чем у обычного, но всё же. Давайте так. Месяц только начался, и поэтому нам нужны результаты. Я одобрю вам пересдачу, если вы решите одно из этих дел. А то в нашей базе, вы лидируете по количеству… глухарей. Это надо исправлять, или я передам не только ваши дела другому институту или университету, но и не одобрю аккредитацию. Вы меня правильно поняли?

Я коротко кивнул ему.

– Хорошо, тогда я пойду. Здесь есть еще несколько людей, которым нужно напомнить об их обязанностях, да и видно я смущаю вас своим присутствием и не могу дать спокойно позавтракать. До свидания. И еще Иван...

– Абрамович. – Он меня проигнорировал.

– … Подумайте еще раз над ответом на мой вопрос. А то в будущем будут вопросы труднее, а вы уже завалили самый простой из них.

Дверь закрылась, а бутерброд остыл, как и моё желание его съесть.

***

Я выхожу из института, захватив меж руками папку. Холодный сибирский ветер обдувает мои бока, даже в дорогом пальто. Мой взгляд поднимается на два памятника, что стоят вровень друг другу, как территориально, так и по значимости. Первый – памятник лабораторной мыши. Грызуны перенесли много всего за всю историю своего вида, но за последние десятилетия даже мне, бывшему охраннику, кажется, что такое не сможет вынести не один живой, или не живой организм. Второй памятник стоит ученому, что смог провести множество генных испытаний на самом себе. Возможно ему было жалко крыс, а может быть, жалко весь мир. Его памятники и бюсты стоят на каждом углу, его исследования продвинули человечество на десятки лет вперед по развитию. Он икона нового времени. Неужели ученный стал новым богом? Как-то раз я читал, что человек отличается от бога, тем, что бога невозможно познать чувственным опытом, поэтому он и является богом. Кажется, человека науки нельзя познать никаким вовсе образом.

Я бы хотел узнать, что сказал бы отец генетической революции на то, что его памятник освящается вывеской одной из множества клиник по пластической хирургии и рекламным щитом с пометкой: «Гоплотип – НЕ ПРИГОВОР!» и приписка внизу «Меняем гоплотип заговором».

Лучше я умолчу о том, что случилось в мировой истории, два вашего же блага. Но скажу так – человек стал другим. Не лучше, не хуже. Я же все-таки тоже «ученый», поэтому соблюдая этику слова говорю: человек изменился. А лучше или хуже – это вы решите для себя сами в дальнейшем.

Наверное, если есть такая вещь как душа, то и она не осталась без изменений. Хотя таким вопросом задаются лишь безработные, а я начал работать только сейчас за последние два месяца. Отбирая у человека негативные качества, мы можем забрать и положительные.

Так, например, при исследовании две тысячи шестьдесят пятого, когда у человечества смогли вылечить ВИЧ при массовом внедрении CCR5 ген, оказалось, что такая процедура может вызвать у человека сильное кровяное давление, конечно, это проявлялось уже ближе к старости, и в начале никто не принимал это на счет лечения ВИЧ, но, когда от резкого инсульта умирал большой процент людей, применивших новое лечение, с последующим проведением исследований всё стало ясно. Кто-то скажет, что это ужасные последствия мутации человека, а кто-то, что это мизерная плата за продление жизни.

Но когда начали появляется люди с ранним инсультом до тридцати лет, у общества появлялись вопросы. На которые могли ответить только их умные дети, выращенные новым методом. Но они решили промолчать.

***

В криобанке «Рубин» меня встретили не очень радушно. Из-за того, что мое лицо осунулось от сигарет, меня в начала принимают за алкоголика, а уже потом за генного-следователя. Меня встретила заведующая эмбрионной лаборатории.

– А можно было прийти еще медленнее? Не за два, а за три года до кражи?

– Можно, конечно, можно. Если полиция будет передавать мне дело сразу, а не после полутора лет расследования.

– А остальные полгода вы что делали?

– …Готовился.

Русские женщины в халатах. Хуже только русские женщины за кассой. Почему-то они упрекают меня быстрее, чем я открою рот. Неужели это от запаха табака? Да не может быть.

Я захожу в хранилище, и первое что приходит мне на ум, это чертежи старых криогенных камер, которые стояли как небольшой сейф в каждом кабинете. После генной революции Криспа, генные камеры стали как банковский сейф с целыми сантиметрами стали и кодовым замком, но только с одним отличием, что нужно одевать специальный жилет, чтобы не замерзнуть насмерть.

– Что вы тут собрались смотреть? Отпечатки пальцев искать?

– Ага, а еще след слюны и ресничку для ДНК следа. И это не шутка. Как вас зовут?

– Маргарита.

– Маргарита, давайте я сделаю свою работу и уйду, чем больше вы принижаете мои умственные способности, тем быстрее они падают и тем больше я буду тупить при осмотре места преступления. Договорились?

Я хотел еще спросить про журнал нумерации генов, но она сразу же с презрительным тоном кинула его на ближайший стол, ознаменовывая свой уход. Мне же легче. Хотя какой тут легче. Два года. Два года этому делу! Что я могу сделать? Вот я нашел пустующее место где располагался утерянный генетический материал, проверил в папке расследования. Да, его нет! Молодец Ваня, отличная работа! Хоть я и просмотрел ради приличия все вокруг, но что я тут ищу? Люди здесь за день проходит больше тысячи если не десятка тысяч раз, за два года, тут и воздух рассыпался в труху. Я взял журнал нумерации генов и принялся его вяло листать: «Валерия Андреян – отсутствует». Среди пометок о продажах, перераспределениях и внедрениях кому либо, я не могу найти какую-либо зацепку.

… Или не мог найти.

«Яйцеклетка А-134-544: Вера Евгеньевна Фартова – на хранении».  Я судорожно распихиваю ящики и нахожу ту самую капсулу – пустая. Вера Евгеньевна, я куплю вам в кабинет второй диван.

***

К сожалению, для Маргариты я задержался настолько, что уже начал мешать врачам забирать нужные для пересадки генмата. Либо не давая их забрать, либо вовсе вырывая из рук. Спустя тонну времени и еще одну тонну оскорблений в мой адрес, я нашел как минимум еще четыре яйцеклетки, которые записаны в базе на хранении, но по факту отсутствуют. Получается, либо эти клетки клонировали, и они находятся в другом месте, либо их вовсе нет. Маргарита игнорировала мои просьбы помочь и пропустить меня в лабораторию по клонированию, видно я ей очень понравился. Пришлось силой выцепить молодого аспиранта, срывая его первую в жизни генную модификацию. Он дрожал от холода в сейфе, но все же разъяснил мне по его личной базе, какие гены сейчас на клонировании, а какие нет. Таким образом, с пропащим гематом у меня три кражи.

 – Пацан, а разве эти гены никто не пытался купить? За два года не принималось попыток?

– Тут я не з-з-знаю. Но т-т-точно могу с-с-сказать, что наверн-н-н-но, их не ку-ку-ку-купили, потому что они очень д-д-д-дорогие.

– Сколько они стоят?

– Категория «А»… большой п-п-п-показатель HIPDI, где-то… п-п-п-п-пятьсот тысяч.

 Да уж, если бы не закон о массовом распространении и регуляции генного материала, то можно было бы просто быть и богатеть. Но да здравствует строгий госаппарат, продажу можно так производить только один раз за всю жизнь, при чем еще идет наценка банка за хранение и перепродажу. Лишь в некоторых случаях человек может продать свой генный материал больше одного раза, как например донорство крови.

Значит кто-то выкрал дорогостоящий генмат и смог подменить его кодировку притом, что сейчас код вписывается прямиком в ДНК. Продать его на вторичном и черном рынке просто так не могли, иначе меня бы сюда попросту не пустили.

– Ну что, вы смогли что-то н-н-н-найти? М-м-м-можно я уже п-п-п-п-пойду?

Я сую в его ледяные руки планшет с данными банка.

– Да, даже больше, чем планировал. Можешь идти, только дверь закрой.

***

Я вернулся в свой кабинет и опустил голову в бумаги. Я вцепился в наживку, но леска может в любой момент порваться. Я попытался перед уходом из клиники узнать у сотрудников, были ли увольнения из банка, но таковых не оказалось. Если бы это был бывший сотрудник безопасности, то было бы всё куда проще, но кто уволится из банка генов прикрепленного к одной из самых лучших клиник города? Я бы тоже хотел бесплатную мышечную модификацию для сотрудников охраны и большую зарплату. Но оттуда так просто не уволишься, ты, считай, находишься рядом с частной информацией о каждом человеке, а это – как знать о нижнем белье каждого человека.

В общем, моя единственная догадка оказалась липой, и приходится думать, что делать дальше?

***

Следующую неделю я перебирал вариант за вариантом, но все было не лучше, чем сортировка конфеток по цвету. Я без устали листал базу генных следователей, пытаясь выяснить где могла оказаться пропавшая яйцеклетка, но даже при полном поиске генного кода человека, я не нашел никакой документации о пересадках или новорожденных детях с отчетливым следом ДНК женщин, кому принадлежали клетки. Процесс этот для моего маленького мозга особенно труден, ведь мое первое образование – сварщик, а первая работа – охранник при институте до генной революции. Ведь база данных генных следователей имеет информацию не только о всех генах человека, но и их связях с другими генами, а это, я вам скажу, не в столбик считать! Там настолько сложные связи, что неподготовленный человек увидев эти таблицы подумает, что легче найти стебель в стоге иголок.

Мой разум расплывался в одно большое белое пятно, но нужно было продвигаться. Сон был нарушен, а вместо бутербродов, я питался только кофе. Не так часто удается получить зацепку в заглохшем деле.

Моя жена приходила ко мне работу и увидев моё состояние говорила, что готова принять моё увольнение.

– Да ладно тебе. Вот был ты, когда охранником, я не жаловалась, и Аська тебя любит, хоть и видит раз в недельку.

– Дай Бог, что это так.

– А ну! Не наговаривай на себя! Ну не для тебя эта работа, Ваня, ты, когда устраивался на неё так хандрил, мне казалось, у тебя глаза выпадут, пока ты напишешь эти диссертации правильно, а когда я их сама читала, не понимала, как ты вообще согласился перевестись на этого следака!

– Дусь, ну что ты мне говоришь все это? У меня сейчас хорошая зарплата, у Аськи есть льготы на генные модификации. Чего ты так?

– Душа болит, Ваня, ой болит. Чувствую, что бросать всё это надо.

Надо было её тогда послушать. Если бы я знал, куда это меня заведет, друзья, я бы прямо сейчас перед ней, как на духу, написал увольнительную и, скинув халат, пошел бы домой, посмотреть в глаза своему ребенку.

Но я остался и дальше работал.

***

Удивительно, но зацепку я получил там, где не мог её ожидать в принципе.

В очередной раз я проходился по коридору института до туалета, пугая студентов своим еще более ужасным видом, чем раньше. Я услышал не только очередной подкол в мою сторону от студентов, но и интересный разговор.

– И что?

– Что-что? Мама все просит внуков, а я не хочу! Ну и мы договорились, я ей свою яйцеклетку, а она мне деньги на ипотеку. Наконец-то съеду от них…

– Генный паспорт просто в унитаз, да… а кто оплодотворять будет.

– Отчим…

Ужасно. Правильно говорил Саган: «Мы живём в обществе, зависимом от науки и технологии, в котором никто ничего не знает ни о науке, ни о технологии». Я посмотрю, когда эта тетя будет выделять на этого ребенка модификацию или устранение внезапных патологий. Интересно, хотя бы у отчима, нормальные сперматозоиды? Иначе HIPDI будет ниже некуда. Может, даже как у меня.

Сперматозоиды! Точно! Я вернулся в кабинет как ужаленный. Я достал все дела по пропаже сперматозоидов и начал рыскать там. Нашел такого же глухаря, и тоже зараза из полицейского участка! Они там все ленивые сволочи, на меня всё спихивать? Плевать. Я сгреб все бумаги в портфель и поехал в другой банк. По приезду туда, мне уже оказали чуть более сдержанный прием, наверное, потому что я начал со слов: «Генный следователь Бердюгин, здравствуйте. Есть продвижение по вашему делу».

  И всё в точности, как и с яйцеклетками. Запись идет на хранение, но самого генного материала здесь нет, и группа тоже высококачественная, очень дорогое ДНК. Я вбил нумерацию ДНК генного материала в свою базу и у меня есть все имена, места жительства, место работы и целый список вылеченных патологий еще с дремучих времен их прабабушек. Такова современная реальность, о вас знают столько, сколько функционирует ваш организм, всё идет в национальную базу данных.

И так я отправился в город на поиски информации.

Свет от неоновых ламп и рекламных вывесок, контрастировал с серыми домами и черным асфальтом. Люди не выбивались из общей атмосферы, казалось, что они намеренно пытаются соответствовать массовой рекламной засорённости, но от этого они не выглядят вычурно или лишними, они скорее настолько красивые и счастливые, что таким пузанам, как я, жившим до генной революции, становится очень неуютно среди красивых и генно-улучшенных молодых людей или очень богатых взрослых, которые смогли позволить себе сложные клеточные операции.

Первый адрес. Женщина, спортсменка, экстремалка. Рассказывает, что стоит на учете у регулирующего спецназа. Неудивительно. Количество дофамина в теле человека стало больше и его лучше отслеживает государство, а все, кто занимаются экстремальным спортом, ломают свою дофаминовую систему и поэтому сразу ставятся на учет, как потенциальные генные террористы. Но женщина оказалась довольно приятной особой, хоть и её дом был переполнен механикой и запчастями от мотоциклов. Говорила она так приятно и любезно, что создавалось впечатление, будто я съедал пачку зефира за раз. И это самый опасный для государства человек? Девушка, любящая мотоциклы и чай с печеньем?

Второй адрес. Мужчина, священник, богослов. В один момент религия столкнулась с более серьезной проблемой, чем ГМО, и долгое время боролась против ГМЧ (Генно-модифицированного человека), но по итогу церковь смогла и это переплести с божественным замыслом и описать это как: «…Объединение не только разума, но тел всех людей на планете». Поэтому отмаливание грехов клеток человека внутри другого человека, а также воздержание от модификаций, сделала Церковь одной из главных регулирующих институтов современности по чистоте генов. Это все кажется бредом, но, когда церковь является для государства лучшим поставщиков чистейших ДНК доноров в стране, бред превращается в бизнес. Священник был тем, кто имеет чистейшие клетки в стране, может, даже самые чистые, и пропажа такого генного материала меня не сильно удивляет.

У меня отношения к Богу довольно положительное, вот только удивительно, что он эволюционирует вместе с человеческим организмом. Думаю, Бог, ты там уже что-то большее, чем просто образ человека.

Третий адрес. Девушка, музыкант, композитор. В её доме эхо гуляет только так, потолки такие высокие, что моё эго сразу же падает вниз. Нет ни одной стены что не завешаная грамотами и благодарственными письмами. Имеет все нужные модификации для слуховой восприимчивости и быстроты реакции. Отличается гиперэластичностью нейронов, которые она развила за годы практики музыки еще с пеленок. Когда я постучался к ней, и она пошла мне открывать дверь, наверное, это был единственный момент за долгое время, когда в этом доме не играла музыка. Мир дошел до такого, что из машин доносится музыка, чей полный диапазон нельзя полностью услышать, если у тебя нету модификации на среднее ухо, позволяющее слышать более высокие частоты. И ладно бы только музыканты делали себе такое улучшение, так теперь, когда музыкант выпускает песню с этим самым диапазоном, будь готов стать аутсайдером в своей группе, ведь ты не слышишь самые «хайповые» и сложные ноты.

Боже, когда был рэп, всё было проще.

Были и другие интересные «личности», но в целом для полной картины вам хватит и уже описанных. Каждому я задавал один и тот же вопрос: «Вам кто-нибудь предлагал деньги за ваши яйцеклетки или сперматозоиды в обход регуляции ДНК?». И все, как один, мне отвечали положительно, кто-то не сразу в силу странностей, но по сути каждый из них мне рассказал про ученого, пожилого исследователя, который за хорошие деньги готов был взять их гены в обход учету, но те отказались либо из-за семьи, родителей, или религии (Просто так человеку отдать ген нельзя за деньги, а вот государству можно и даже богоугодно, тоже за деньги. Иронично). Выслушав их показания, я понял, что могу составить фоторобот, но этого будет недостаточно. Даже по фотороботу мне придется искать его несколько дней, а если он скрывается, что более всего вероятно, это может затянуться на недели или месяцы. У меня нет столько времени.

– Глаза.

Тихим голосом играя на фортепьяно произнесла девушка.

– Что простите?

– У него были глаза разного цвета. Очень красивые, при том что он очень стар.

Гетерохрония! Вот оно! Удивительно, что он не исправил себе взгляд, ведь это легчайшее дело! Ученный с гетерохронией. Это и раньше должна была быть редкость, а теперь и вовсе реликт. Конечно, детишки просят поменять себе цвет глаз в лаборатории доброго генного хирурга, но гетерохрония нарушает работу организма, поэтому её всегда предлагают вылечить, а не добавить.

Есть! Олег Лимаренко, восемьдесят три года, бывший сотрудник клиники по генной модификации зародышей, а вот и все адреса, где он был записан. Я, чуть ли не продавливая экран смартфона, печатаю все адреса и бегу прямо по следу. Ты мой!

***

Дождь. Причем кислотный. Я открываю зонт и иду по безлюдной улице. На его квартире я никого не нашел, она закрыта, а соседи говорят, что он не появлялся уже несколько лет. На прошлых работах он был тоже давно, а на местах учета, только сообщают об обновлении информации его генной базы, но в целом, на нем не было обнаружено следов незаконной мутации или чего-то вроде. Но остался последний и самый ужасный вариант. Купленный им еще десятки лет назад ангар, информацию о котором можно достать только если запросить все документы на собственность, на что я имею полное право. Туда я и отправился, за город.

Вот я проезжаю закрытые стеклянные теплицы, что с высоты птичьего полета уходят за горизонт. Агрокультура развилась достаточно, чтобы выделять на её работы целые километры земли. Вечерело и свет, что мягко выползал из этих теплиц, освещал мне лицо, пока я сидел внутри автобуса. И вот моя остановка, а дальше пешая прогулка в пол часа. Удается подумать на счет того, что я скажу этому человеку. Благо мне как генному-следователю выдают табельный пистолет, что привязан к ближайшему от меня полицейскому участку, и я могу не переживать за своё благополучие. Но также меня волнует, что я увижу там? Для чего этому человеку так много клеток для создания детей? Конечно, технология ЭКО позволяет выращивать детей в таком количестве, но в сути для этого все равно нужна женщина. Получается старая пара захотела себе сильных детей? Нет, что-то в этом не сходится. Старику осталось два понедельника, а он решил задуматься о потомстве, которое с такими дорогими генами отправится в детдом? Я хочу узнать, насколько глубока кроличья нора.

Я слышу звуки капель, бьющихся об метал. Вот он – ангар. Как в старой сказке: «В черном пречерном лесу, стоял черный пречёрный дом…». Я машинально тянусь к пистолету, но решаю лишь положить руку рядом. Подойдя ближе, я стучу в ворота ангара, но ответа нет. Кладу руку на дверь. Открыта. Ржавый скрип оглашает моё присутствие. А затем удар в череп, и тьма.

***

Я просыпаюсь. Связанный, и в зубах кусок тряпки, по вкусу которой похоже драили полы. Глаза тоже завязаны, и всё что я слышу – это гул из низких голосов.

– И что нам с ним делать?

– Да валим его и дело с концом.

– Мужики, это Генка.

Так в обиходе принято называть людей моей профессии.

– Попали получается.

– Да ну нафиг.

Видно выдернув из рук братка моё удостоверение выплюнул бандит.

– Тьфу ты, так это же тот, амёба, на которого мы всё свалили. Ты хрен ли решил это дело вскопать? Ты же ровно сидел, что резко подорвался?

– Стул из-под заднего места выпнули, вот и встал.

Тут они замолчали на секунду, но как только открыли рот, норов не убавился. Они даже вмазали мне своими пунцовыми кулаками пару раз.

– Ты нормально базарь, понял на? Ща порешаем, что с тобой делать.

– Не нужно. – В разговор вошел голос, преисполненный строгостью и старостью. – Уходите. Вам я все деньги перевел.

– Док, а как же вы? Мы тут работаем, чтобы вашу шкуру прикрыть.

– Уже давно ничего не надо… все равно его приход был вопросом времени. А вы идите, мне уже нечего скрывать. Я сам его развяжу.

Бурча себе под нос, рецидивисты удалились, хлопнув дверями ангара. Меня развязали, и я под синим холодным светом увидел лицо старика, с зеленым и синим глазом.

– Вы уж простите их, они защищали меня от вас, а я вас только и ждал.

– Ждали? Ждали, чтобы меня прибили?

– Ждал, чтобы показать вам плоды своих трудов. Идите за мной.

Я шел не по ангару, а по лаборатории новейшего типа. Здесь находилось такое оборудование, что я видел только на видео в интернете. Вдруг, мой глаз приметил маленькую, слабо заметную, маркировку на оборудовании: «Московский институт им. Ломоносова». Да мне за обнародование этого оборудования, дадут премий за два года зарплаты. Тут есть даже техника для молекулярной оригами, чтобы можно было создавать биополимеры. Некоторые вещи явно сотканы из органики, но не беспокойтесь, здесь нет ничего утрированного или явно выделяющегося, скорее дед просто экспериментировал с материалами.

Вокруг меня строились ряды колб и трубок, по которым пульсировала неизвестная для меня жидкость, а внутри самих колб находились яйцеклетки или даже целые зародыши. Картина не из приятных. В купе с биополимерными светильниками создавалась страшная, даже Гигеровская атмосфера. Мы заходим в обычный коридор уже по-домашнему стерильного помещения.

– Вы мне хоть скажите, куда меня ведете, и где все дети, которых вы вырастили?

– Интересные догадки, но всему своё время. Лучше скажите, как вас зовут?

– Иван.

– Приятно познакомится, Иван. Представляться не буду, вы скорее всего знаете моё имя. Иван, вы знаете про такую вещ как HIPDI?

– Конечно, знаю. Это усовершенствованный IQ тест, который вычисляет не коэффициент интеллекта, а предположительный интеллект ребенка по генетическому коду. У него довольно большая погрешность, и он является лишь регулятором селекции, чтобы вычислять детей с генетическими отклонениями. 

– Верно мыслите. Мы пришли.

Дверь открывается, и я вижу небольшую комнатку, а в ней маленькая детская кроватка, а в ней один единственный ребенок. Тишина стояла в комнате, подобно в церкви, и я решил нарушить молчание.

– А где остальные дети?

– Здесь только один ребенок, и это он.

Спало это дитя каким-то неестественным сном, одновременно чутким и в тоже время глубоким, улавливая каждое мое слово, оно явно хотело пробудиться только тогда, когда его организму это было удобно. А еще этот ребенок был невероятно красив, как с обложки журнала для мамочек.

– Вы загубили столько потенциальных жизней, чтобы вырастит одного единственного ребенка? Не смогли нормально выучиться на ЭКО специалиста? Где женщина, которая его взращивала?

– Она в больнице. Послеродовая депрессия. И нет, ни один потенциальный ребенок не был загублен. Весь генный материал, что выкрали мои «работники» был пущен в ход и успешно отработан.

– Я вас не понимаю… что вы пытаетесь мне сказать?

– А я думал вы умнее, раз смогли найти меня. Все похищенные клетки находятся тут, в этом ребенке. Для его появления на свет, я скрестил целые четыре поколения эмбрионов. Скрестил несколько детей… в одного.

Он погладил ребенка по голове, а у меня ком в горле встал. Казалось, вот сейчас я потеряю сознание.

– Вы псих! Вы хоть знаете, что натворили?! Вы нарушили…

Ребенок заплакал, но старика это не смутило.

– Я спросил вас про HIPDI, и знаете сколько единиц у этого ребенка? Пятьсот шестьдесят. Максимальная погрешность в ходе взросления может достигнуть в сорок баллов по классическому IQ тесту. Его интеллект превышает средний человеческий в пять раз.

– Как так, это же полный бред!

– Бред, но, если вырастить этого ребенка правильно, бред окажется реальностью. Даже без этих показателей, он вырастет в сверхчеловека. Гиперэластичность нейронов, улучшенная миелиновый слой, мышцы получили дополнительный белок, увеличенное количество теломер, и это лишь верхушка айсберга, я улучшил даже те гены, которые уже считались самыми дорогими в стране.

– Да какая разница, если ты нарушил закон не государства, но божий!

– Божий? Мир меняется, и мы все отдаляемся от бога. Сколько еще богословы будут скандировать о том, что мы созданы по образу и подобию, но постоянно норовим отойти от этого неидеального подобия? У тебя есть ребенок?

Я промолчал.

– Как он будет на тебя смотреть, если поймет, что от тебя зависело, сделаешь ли ты его умнее или сильнее? Как? Ты можешь сколько угодно прятаться за бога, но дети не видят его, в отличие от взрослых.

Я слышал плачь ребенка и надеялся, что это не скорбь и не крик о помощи.

– Если отвести этого ребенка в детдом, он потеряет весь этот потенциал. Все это не будет иметь никакого значение. Человек имеет ужасное свойство портиться. Его можно вырастить в нечто большее. Человек сможет мыслить яснее и продуктивнее. Возможно, отпадет всякая нужда в войнах и государствах как таковых, если человеческим существом будет править расчет умнейшего организма, который потом приведет нас к более возвышенному состоянию. Через науку мы придём к чистоте души.

Один писатель однажды сделал такое заявление: «Бог умер», он поторопился.

– Тогда ты ответь мне на вопрос. Если ты создал идеального человека, почему сам остался неидеальным?

Он лишь улыбнулся мне и сказал.

– Спроси у Бога.

Он отошел от ребенка и медленно зашагал к выходу.

– Теперь тебе решать судьбу этого ребенка, к сожалению, если ты пришел сюда, мне уже не спрятаться. Я не знаю, что скажут сверху, во всех смыслах, но для меня все решено, а тебе самому придется сделать выбор за себя или за свою профессию. Помни, он может вырасти в кого угодно, но только у этого дитя есть потенциал двигать небо над нашими головами.

И он ушел. Оставив меня с этим чудом. Я долго смотрел на это дитя, пока оно не открыло глаза и не посмотрело на меня. Эти глаза я не забуду никогда, такие яркие и полные жизни. Они отражали не свет, но саму реальность. Словно я стою у порога чего-то невообразимого. Смогу ли я перешагнуть этот порог?

***

Меня снова ударили в зубы, а серые лица наблюдали за мной из пустоты неосвещаемой комнаты.

– А с ребенком то ты что сделал?

Я улыбнулся кровавой улыбкой.

– А сами как думаете?